Вера нажарила котлеток, сварила вишневый компот. На кухню вошел ее муж Дмитрий. – Маша! – позвал он дочь в комнате. – Ходи ужинать! – Не хочу! – послышалось через закрытую дверь. – Это не обсуждается! – твердо сказал он. Вера начала расставлять тарелки. Маша пришла ровно через пять минут, села за стол. – Вкусно? – осторожно спросила Вера падчерицу. Маша пожала плечами: – Мама по-другому готовила. – Маша! – взглянул на дочь Дмитрий. – Что Маша?! – девочка вскочила из-за стола и побежала в комнату. – Знаешь, – Вера посмотрела на мужчину. – Кажется, пора достать ту же коробку… – Какую еще коробку? – Дмитрий не понимал, о чем она говорит

– Мама, я пить хочу…

Вера застыла у плиты. От этого сонного – «мама», она даже встрепенулась.

– Простите, – Маша отшатнулась от двери. – Я случайно.

– Постой! – Вера бросилась следом, оставив котлеты на сковороде. – Я компот сварила, вишневый. Как ты любишь.

– Не надо, – голос из коридора раздался тихо. – Ничего не нужно.

Грянула дверь в комнату. Вера прислонилась к стене, чувствуя, как неверно дрожат колени. Три месяца. Всего три месяца, когда они стали семьей. Вернее, пытаются ею стать.

– Пригорело что-нибудь? – в кухню заглянул Дмитрий, только что вернувшийся с работы.

– Котлеты… – Вера бросилась к плите. – задумалось.

– Снова плакала? – он осторожно тронул ее за плечо.

– Нет-нет, это от лука, – Вера отвернулась, торопливо вытирая щеки. – Дима, может, не нужно было…

– Что не нужно?

– Все это. Я вижу – Маша переживает. И ты…

– А ну стоп, – Дмитрий развернул ее к себе. – Мы уже говорили об этом. Дай ей время.

– Время? – Вера горько усмехнулась. – Знаешь, что она только что сделала? Назвала меня мамой. Спрос. А потом… Ты бы видел ее глаза, Дима.

– Маша! – позвал Дмитрий. – Ходи ужинать!

– Не хочу! – послышалось через закрытую дверь

– Это не обсуждается. Чтобы через пять минут была за столом.

Вера начала расставлять тарелки, пытаясь унять дрожь в руках.

– Может, мне поговорить с ней? – тихо спросил Дмитрий.

– Нет, – Вера покачала головой. – Только хуже сделаем.

Маша вышла ровно через пять минут. Села за стол, не поднимая глаз.

– Как школа? – спросил Дмитрий.

– Нормально.

– А конкретнее?

– Нормально, папа. Все нормально, чего ты спрашиваешь? – Маша ковыряла котлету вилкой.

– Вкусно? – осторожно спросила Вера.

Маша пожала плечами:

– Мама по-другому готовила.

– Маша! – повысил голос Дмитрий.

– Что Маша?! Что? Маша, Маша, Маша! – вилка лязгнула о тарелку. – Я должна делать вид, что все хорошо? Что я рада? Что мне нужна новая мать?

– Маша…

– Не нужна! Слышишь? Не нужно! У меня есть мать! Есть!

Она выскочила из-за стола. Вера удержала ее за руку:

– Послушай…

– Не лезь! – Маша отпрянула. – Не люблю! Не люблю вас обоих!

Грянула дверь. Тишина в кухне стояла такая, что казалось, можно было услышать, как падают пылинки с воздуха на пол.

– Прости, – тихо сказал Дмитрий. – Я поговорю с ней.

– Не надо, – Вера медленно села на стул. – Знаешь… Двадцать лет назад я сказала своей мачехе то же самое. Слово в слово.

Она невесело усмехнулась:

– Смешно, да? Как в зеркало смотрю. Только сейчас я с другой стороны.

– И что было потом? – тихо спросил Дмитрий.

– Потом? – Вера задумалась. – Потом я нашла мамины письма. И все изменилось.

Дверь комнаты снова хлопнула. Донеслись приглушенные звуки музыки.

– Знаешь, – Вера посмотрела на мужчину. – Кажется, пора достать ту же коробку…

– Какую еще коробку? – мужчина не понимал, о чем она говорит.

– Ту самую. С письмами моей мамы к мачехе. Думаю, Марийцы стоит их прочесть…

Старая картонная коробка пахла пылью и чем-то неуловимо родным. Вера провела пальцами по выцветшей надписи: «Для Тани».

– Я никогда не читала их полностью, – она посмотрела на мужчину. – Не могла…

– А теперь?

– Сейчас придется.

Первый конверт. Почерк мамы – острый, торопливый, словно спешила записать каждую мысль.

– Можно, я сама? – Вера отвернулась к окну.

– Конечно, – Дмитрий поцеловал ее в лоб. – Я пойду проверю Машеньку.

Руки дрожали, когда она разворачивала письмо.

„Люба, Таня! Странно писать человеку, которого никогда не встречала. Но я виновата. Времени осталось мало, а сказать нужно так много…»

Вера вытерла слезу.

«…Моей Верочке будет тяжело. Она упряма, вся у меня. Будет сливаться, шуметь, будет громыхать дверью. Не отступай, Таня. По этой злобе – просто испуганная девочка, которая не знает, как жить без мамы… Пожалуйста, по-женски тебя прошу, не упрекай ее…»

Раздался грохот из комнаты, голос Марики:

– Иди! Не хочу ничего слушать!

– Маша, пожалуйста…

– Папа, я сказала – иди!

Снова хлопнула дверь. Вера перевела взгляд на письмо.

«…Я знаю, ты любишь классическую музыку. У Веры на столе старенький плеер – там Вивальди, «Времена года». Она включает это, когда ей грустно. Сядь рядом. Просто помолчи с ней…»

Вера закрыла глаза. Вспомнилось: летний вечер, музыка, и Татьяна – тихая, незаметная – сидит на краю кровати. А она, шестнадцатилетняя, кричит:

– Иди! Ты мне не иметь!

«..А еще она обожает клубничное мороженое. В дождь спит с ночником. Боится грозы, но никогда в этом не признается…»

В коридоре скрипнул пол. В дверях кухни появился Дмитрий:

– Не получается. Заперлась.

– Я знаю, – Вера составила письмо. – Дмитрий, у вас есть фотоальбомы? С мамой Марьи?

– Есть. А что?

– Достань, пожалуйста.

Она вышла из кухни и подошла к комнате Машеньки. Из-за двери слышалась музыка – что-то тяжелое, громкое.

– Маша, – Вера прижалась к двери. – Можно с тобой поговорить?

– Нельзя.

– Тогда просто послушай. Знаешь, когда моей мамы не стало, мне было четырнадцать. Где-то как тебе сейчас.

Музыка стала тише.

– Я не любила весь мир. Особенно папу новую жену. Она пыталась стать мне другом, а я… Я делала все, чтобы она ушла.

Тишина за дверью.

– А потом нашла мамины письма. Она написала их перед своим уходом – для женщины, которая станет моей второй мамой. Она знала, кто это будет. Написала, как меня любит, как все понять… Я их тогда не прочла. Было тяжело. А теперь…

Щелчки замка. Дверь приоткрылась.

– Зачем вы мне это рассказываете?

Маша стояла, сложа руки. Красные глаза.

– Потому что я поняла одну вещь, – Вера протянула ей письмо. – Мамы не идут навсегда. Они оставляют часть своей любви в каждом, кто готов нас любить. Даже если мы этого не хотим.

– Мама… – голос Марьи вздрогнул. – Мама тоже оставила письма. В ящике. Я их не читала.

– Принесешь?

Маша кивнула. Вера шагнула к двери.

– Знаешь, у меня есть клубничное мороженое. И старый проигрыватель с классической музыкой. Посидим?

Впервые за три месяца Маша улыбнулась:

– А мороженое можно в постели?

– Можно, – Вера почувствовала, как отпускает что-то внутри. – Все можно…

– Мама, а когда ты узнала? – Маша провела пальцем по строчкам и спросила в пустоте. – Помню, как волосы у тебя выпадать начали. Я глупа была, думала – это просто от процедур, что все наладится… А ты уже знала, да? Так по ночам и писала?

Вера молча обняла девочку за плечи. Что тут скажешь? Как утешишь ребенка, который только сейчас, через год, начинает осознавать, через что прошла его мама?

Впервые Маша заговорила о маме вслух.

– У нее тогда волосы выпадать начали. Я думала – это от процедур… – Маша сжала письмо. – А она знала. Все знала. И писала эти письма по ночам.

«Солнышко мое, прости меня. Прости, что не смогу быть рядом, когда ты впервые влюбишься. Когда будешь переживать неудачную любовь. Когда будешь плакать в подушку…»

– Не могу больше, – Маша отбросила письмо. – Не хочу читать.

– Хочешь, я почитаю?

– Нет! – Маша вскочила. – Вы не можете! Это мамино! Только мое!

– Маша…

– Идите! Пожалуйста…

Через три дня Маша сама вышла к завтраку. Села за стол, как ничего и не было:

– А блины вкусные.

Вера чуть не выпустила сковородку:

– Правда? Я могу еще…

– Мамины были лучше, – Маша улыбнулась краешком губ. – Но это тоже ничего.

Неделя прошла почти спокойно. Маша даже позволила Вере заплести ей косу перед школой. А потом…

– Представляешь, – Дмитрий сиял от радости, – Маша пятерку по физике получила! Первую за семестр!

– Надо отпраздновать, – Вера достала из духовки пирог. – Ее любимый, с яблоками.

– Мамин рецепт?

На пороге стояла Маша. Глаза злые, колючие.

– Нет, я…

– Зачем? – голос дрожал. – Зачем вы пытаетесь ее заменить?

– Марийка, никто не…

– Ложь! Вся ложь! – Маша смахнула со стола тарелку. – Думаете, я не вижу? Косы как у мамы, пироги как у мамы! А теперь еще и оценкам радуетесь – прямо как она!

– Доченька…

– Я не твоя дочь! – Маша развернулась к отцу. – И она мне не иметь! Хватит играть в семью! Мамы нет! А вы… Вы просто притворяетесь!

Колокол разбитой тарелки эхом отозвался во внезапной тишине.

– Я тоже притворялась, – тихо сказала Вера. – Двадцать лет делала вид, что у меня нет мачехи. Что отец не женился вторично. А знаешь, что самое ужасное?

Маша застыла в дверях спиной к ним.

– Когда Татьяне не стало в прошлом году, я поняла – у меня было две мамы. А я… Я потеряла их обоих.

– Врете вы все, – но в голосе Марийке уже не было злобы.

Только усталость.

– Помнишь письмо? – Вера шагнула к ней. – Где мама пишет о твоем первом школьном дне? Как ты плакала и не хотела уходить?

– Откуда… – Маша побелела. – Вы читали?

– Нет. Просто… У меня такое было. И моя мама тоже написала об этом. И знаешь что? Наши мамы… Они вроде бы знали. Знали, что когда-нибудь мы встретимся. И будем так же плакать и злиться.

– А потом?

– А потом поймем, что любовь… Она не кончается. Она только растет. И от того, что ты полюбишь кого-то еще, любовь к маме не станет меньше.

Маша всхлипнула, не оборачиваясь:

– Я скучаю по ней. Так скучаю…

– Иди сюда, – Вера попыталась обнять девочку.

– Нет, – сказала Маша и отступила. – Не сейчас. Я… Я пойду к себе.

И это тоже было верно. Маленький шаг вперед, два шага назад. Как в танце, где никто не знает движений, но все стараются не наступить друг другу на ноги.

В первый раз это произошло в ноябре.

– У нее тридцать девять и три, – Дмитрий мерил шагами коридор. – Может, скорую?

– Подожди, – Вера сидела у постели Машеньки, меняя компресс. – Сейчас понижу температуру.

– Мама, – пробормотала Маша. – Мне так холодно…

Вера застыла. Потом тихо накрыла девочку вторым одеялом:

– Сейчас согреешься, маленькая.

– Я в больницу позвоню.

– Дмитрий, не надо. Я справлюсь. Правда.

Всю ночь она сидела рядом. Меняла компрессы, обтирала уксусом, ставила свечи, поила чаем с малиной, гладила запутанные волосы и без конца мерила температуру. Под утро температура спала.

– Вера? – Маша открыла глаза. – Вы всю ночь здесь?

– Спи, – Вера поправила одеяло. – Все хорошо.

Маша послушно закрыла глаза. А через минуту снова:

– Вы же устали…

– Спи-спи, я потом отдохну.

Второй случай произошел перед Новым годом…

– Вызываю родителей Машеньки, – голос заучки звенел сталью.

В кабинете пахло конфетами. Маша сидела, опустив голову.

– Что произошло? – Вера присела рядом.

– А вы кто? – заучка поджала губы.

– Я…

– Она моя мачеха, – вдруг твердо сказала Маша.

– Тогда и вас касается. Ваша… Падчерица устроила ссору.

– Не ссору! – завелась Маша. – Они сказали… Они сказали, что если моей мамы не стало, то она была нехороша! Что хорошие мамы не уходят!

Вера почувствовала, как похолодели пальцы.

– Я понимаю, ситуация непростая, – заучка перебирала бумаги. – Но такое…

– Простите, – Вера поднялась. – Вы правы. Произошедшее – это плохо. Маша обязательно извинится. Но сначала извинитесь вы.

– Что?!

– За то, что именно вы, как завуч, допустили такое отношение ребенка, потерявшего мать. За то, что все это не заметили. За то, что сейчас говорите о случившемся, а не о причинах.

– Да как вы…

– Да вот так я! И я не уйду отсюда, пока не буду уверена, что это не повторится. И да, я не родная мать. Но я та, кто сейчас защищает ее дочь. Вам решать – будем разговаривать здесь или у директора.

В машине Маша долго молчала. Потом тихо сказала:

– Спасибо.

– За что?

– За то, что защитила. Маму.

А третий случай чуть не разрушил все…

Вера вошла в спальню и оторопела. На полу лежали обломки. Ее любимый стеклянный ящик, последний мамин подарок.

– Я ненароком! – Маша стояла в углу, вся съежившись. – Я только посмотреть хотела… Она так блистала…

Вера медленно опустилась на пол. Дрожащими руками собрала обломки:

– Мама подарила. За неделю до…

– Я знаю, – прошептала Маша. – В письмах было… Я думала, если коснусь, то будто и ее тоже… А теперь…

Вера прижала ее к себе:

– Иди сюда.

– Вы же теперь не любите меня?

– Конечно нет, – Вера прижала к себе дрожащие плечи. – Это просто вещь.

– Но мамина…

– Мама не в ящике. Она здесь, – Вера коснулась груди. – И здесь, – показала на фотографию на стене. – И в письмах. И у нас с тобой.

– А моя?

– И твоя, и моя тоже.

Они сидели обнимая. Две девочки потеряли мам. Две женщины нашли друг друга.

– Знаешь, – вдруг сказала Маша. – А может, склеим? Вместе?

– Склеим, конечно – Вера улыбнулась сквозь слезы.

Они склеивали ящик третий вечер. Дмитрий предлагал купить новую, но обе отказались – некоторые вещи нельзя заменить, их можно только собрать заново. Как отношения. Как доверие.

– Здесь не держится, – Маша подула на очередной обломок. – Может, все-таки выбросим?

– Не выбрасывают то, что можно склеить.

– Как вы… Как ты это делаешь? – Маша отложила клей.

– Что именно?

– Находишь правильные слова. Всегда знаешь, как утешить.

– Я не знаю, – Вера улыбнулась. – Просто говорю, что чувствую.

– А я все делаю неправильно, – Маша подтянула колени к груди. – То ссорюсь, то плачу, то бросаю тарелки…

– Это нормально.

– Правда? – Маша подняла глаза. – А почему ты тогда не кричишь в ответ? Не обижаешься?

Вера отложила обломок:

– Потому что я знаю – это не со мной борьба.

– А с кем?

– С отчаянием. Со страхом. С чувством вины.

– Вины?

– За то, что живешь. За то, что иногда забываешь скучать. За то, что можешь смеяться, когда мамы больше нет.

Маша вздрогнула:

– Откуда ты…

– Я же была такой же. Помнишь?

– Расскажи.

Вера помолчала, собираясь с мыслями:

– Знаешь, что я сделала в свой первый день рождения после маминого ухода? Устроила истерику. Потому что папана новая жена купила мне такой торт, как делала мама.

– И что она?

– обняла меня. Сказала – давай вместе поплачем. А потом приготовим другой торт. Совершенно другой.

– А ты?

– А я убежала. Тогда она не поняла, что она не пыталась заменить маму. Просто хотела быть рядом.

Маша взяла следующий обломок:

– Знаешь… Я же пирог с яблоками… Он действительно вкусный был.

– Спасибо.

– Но я не могла… – Маша проглотила. – Будто отдаю ее, понимаешь?

– Понимаю.

– А можно… – Маша замялась. – Можно я расскажу о ней? Какой она была?

– Конечно.

– Только… Ты тоже расскажи? О своей маме? И о мачехе тоже.

Вера кивнула:

– Давай только сделаю чаю.

– С малиной?

– С малиной. И с маминым печеньем.

– С каким?

– С которым захочешь, – Вера улыбнулась. – У меня два рецепта. От двух мам.

Маша встала:

– Я с тобой. В кухню. Помогу?

– Конечно, я без тебя не справлюсь.

Они проговорили до полуночи. О мамах – родных и названных. О первых днях без них. О снах, где они живы. О фотографиях, которые трудно просматривать. О песнях, которые включали вместе. О рецептах, записанных родным почерком.

А утром Маша вышла к завтраку с двумя конвертами:

– Я решила… Можно мы вместе? Письма. Мамины.

Вера обняла ее за плечи:

– Можно, родная. Всё можно.

Листья пахли духами. Едва уловимый аромат – эхо прошлой жизни.

– Я первая начну? – Маша расправила листок.

«Любимая моя девочка…»

Голос вздрогнул. Вера взяла ее руку:

– Хочешь, я?

– Нет. Я должна сама.

«Любимая моя девочка! Прости меня за то, что не успела научить жить без меня. Знаю, будет тяжело. Знаю, будешь злиться – на весь мир, на папу, особенно если он встретит другую женщину. Это нормально, дорогая. Злись. Плачь. Только не закрывайся.

Я хочу, чтобы ты знала – мама может быть не одна. Нет, не пугайся, никто не займет мое место. Он всегда будет твоим, в сердце. Но рядом может появиться человек, который тебя полюбит – другой любовью, своей. Позволь ей быть рядом. Не для меня – для себя.

Помнишь, как в детстве ты боялась, что если полюбишь щенка из приюта, то отдашь память о нашей старой собачке? А потом поняла – сердце умеет расти. В нем всегда найдется место для новой любви…»

– Не могу больше, – Маша прильнула Вере в плечо. – Дочитай ты.

«Я не знаю, кто она будет – женщина, которая войдет в вашу с папой жизнь. Но я знаю – она будет любить тебя. Может, неловко. Может быть, не так, как я. Но искренне. Дай ей шанс, родная. Дай шанс себе – быть счастливым.

И еще. Когда будет очень тяжело, открой коробку на верхней полке. Там альбом с твоими детскими фотографиями. Я подписала каждую. Это наша история с тобой. Она не кончится, пока ты помнишь.

Целую тебя крепко-крепко. Вечно твоя, Мама.

– Я не знала об альбоме, – Маша вытерла слезы. – Столько времени прошло, а я…

– Хочешь, вместе посмотрим?

– Потом. Сначала твое письмо.

Вера получила конверт:

– Я никогда его не читала. Не могла.

– А теперь?

– Сейчас… Сейчас пришло время.

«Верочка, доченька! Когда ты это прочтешь, я уже не смогу обнять тебя, утешить, подсказать. Но я хочу, чтобы ты знала – мама всегда рядом. В музыке, которую мы любили. В книгах, читавших вместе. В твоей улыбке, так похожей на мою.

Я знаю, ты будешь обвинять папу, что все так произошло. Он винит себя еще больше.

Но он имеет право на счастье. И ты тоже. Я хочу, чтобы ты знала – я полностью одобряю выбор отца. Татьяна – хороший человек. Она пытается стать мной. Она просто хочет любить тебя – своей любовью, быть рядом – по-своему.

Знаешь, о чем я жалею? Что не увижу, как ты станешь мамой – родной или названной. Но я точно знаю – ты будешь великолепна. Потому что умеешь главное – любить, невзирая на все. Прощать, несмотря на обиды…»

– Она будто знала, – прошептала Маша. – О нас с тобой.

– Мамы всегда знают, – Вера прижала ее к себе. – Обе наши мамы.

– И что теперь?

– Теперь будем жить. Итого.

– А можно… Можно я тоже почитаю твои письма? И альбом покажу?

– Конечно. Только…

– Что?

– Давай сначала мороженое съедим. Клубничное. У меня есть.

Маша улыбнулась сквозь слезы.

– Как мама любила. Как обе наши мамы.

Они сидели на кухне, ели мороженое из одной коляски и читали письма – строка за строкой, судьба за судьбой. Где-то там, наверху, две мамы улыбались, глядя на своих девочек.

…Через год.

– Вера! – послышался голос Машеньки из комнаты. – Где мой синий свитер?

– В сушке! Я постирала!

– Опять? – Маша забежала на кухню. – Я же хотела в нем завтра…

– Потому и постирала. Там пятно от кетчупа было.

Маша села на стул.

– Ты просто как… – она осеклась.

– Как мама? – мягко подсказала Вера. – Это нормально.

– Просто я вдруг вспомнила – она тоже вечно стирала мои вещи без разрешения.

– И ты тоже возмущалась?

– Еще хуже, – Маша хмыкнула. – Однажды даже дверью хлопнула.

– Всего один?

– Ладно, два. Или три… – они засмеялись.

На столе зазвонил телефон. Маша схватила его:

– Папа? Что? А, точно, ключи в куртке… Нет, в синей… Да, какая в коридоре.

Вера помешивала суп, украдкой наблюдая за падчерицей. Год назад это слово — «подчерк» — казалось чужим, холодным. Теперь… Теперь просто факт. Как и «дочка», «родительная жена», «наша семья».

– Вера, – Маша подошла сзади, обняла за плечи. – А что на ужин?

– Суп с фрикадельками.

– Как… – снова запнулась она.

– Как твоя мама делала? Нет, это рецепт бабушкина. Мамин – мой суп был вчера, с грибами.

– А я и не заметила.

– заметила. Просто теперь это не затрагивает – что я готовлю мамины блюда.

Маша кивнула:

– Знаешь, я сегодня альбом смотрела. То же самое.

– И как?

– Впервые не плакала. Даже улыбалась. Мама там такая смешная – в красном комбинезоне…

– Покажешь?

– Вечером? С какао?

– И с зефирками?

– А ты знаешь другой способ пить какао? – Маша фыркнула совсем как мать.

Вера смотрела на нее – такую ​​похожую на свою маму и такую ​​другую. Свою. Родную.

– Кстати, – Маша достала чашки. – Я здесь подумала… Можно я буду называть тебя «ма»? Не мамой – это только она. Но ма – это другое. Будто свое.

У Веры перехватило дыхание:

– Можно, солнышко. Все можно…

– Только не плачь! Я тоже начну, а мне еще уроки учить.

– Какие уроки? Суббота.

– Вот! – Маша помахала пальцем. – Прямо как мама! Она тоже всегда знала, когда я лгу.

– Значит, правильно воспитала.

Вечером они сидели обнявшись на диване. Старый фотоальбом, две чашки какао, зефир на блюдце. Дмитрий задремал в кресле, улыбаясь во сне.

– Смотри, – Маша перевернула страницу. – Здесь мы с мамой на море…

– А у меня похожа есть, – Вера получила свой альбом. – Тот же пляж, представляешь?

– Покажи!

Два альбома на коленях. Две истории связаны в одну. Две мамы, живущие в памяти. И две девочки, которые научились любить друг друга.

– Ма, – сонно пробормотала Маша. – А давай завтра твои любимые сырники приготовим?

– С изюмом?

– Как ты любишь. А потом мамины – с ванилью.

– Договорились.

Маша уже засыпала, когда прошептала:

– Знаешь, они бы подружились. Наши мамы.

– Конечно, – Вера поцеловала ее в макушку. – Они ведь выбрали нас друг для друга.

За окном шел снег – первый в этом году. Где-то в ящике стола лежали листья – мамины, бережно хранившиеся, но больше не столь печальные.

На стене были фотографии все вместе, в одной рамке. А на кухне в склеенном ящике хранились рецепты – от обоих мам, написанные разными почерками, но одинаково любящими руками.

Вера накрыла пледом Марийку, которая заснула:

– Спи, родная. Мы рядом. Все мы…